в историческому центры Москвы, выхватывая объективами своих камер то тут, то там стихийно зарождающимся народным гулянием. Толпы москвичей в праздничных одеждах, с детьми на руках и в колясках, стали запруживать улицы и переулки, выплескиваясь праздничным разноцветьем на площади и скверы. Куда ни глянь – повсюду царила атмосфера радости и уверенности в завтрашнем дне. Полиция и многочисленные отряды Росгвардии, приданные ей в усиление никак не препятствовали выражению народного единства, которое, по большому счету шло вразрез со строгими предписаниями Минздрава о соблюдении масочного режима и самоизоляции. Они без страха подходили к легкой бронетехнике, все еще расставленной на особо важных перекрестках и одаривали букетами цветов немного смущенных от неожиданной признательности военнослужащих. Именно с ними, москвичи сейчас почему-то связывали грядущие перемены к лучшему. Те, в свою очередь кланялись, благодарили и с удовольствием участвовали в совместных селфи. Поразительно. Прошло всего каких-то пять минут с момента подъема нового (старого) государственного флага, а на улицах уже было не протолкаться от обилия народа, который все пребывал и пребывал. Казалось, что в мгновенье ока столица очнулась от всегдашней деловой и сосредоточенной озабоченности, погрузившись целиком в безудержное и карнавальное веселье. Еще пят дней назад, ошарашенная невиданным доселе по дерзости терактом, молчаливо-растерянная, она встрепенулась и преобразилась.
Наконец, Юрьеву и самому надоело стоять навытяжку. Он и так, был на ногах с самого рассвета и даже на минутку не присел за все время, не считая, конечно, времени проведенного в машине. Но все же годы брали свое. Ему было уже за шестьдесят лет, поэтому все время находиться в бешеном ритме было тяжеловато, хоть он и не признавался об этом публично. Он повернулся к столу, взял в руки пульт и нажал на кнопку «выкл». Экран, вспыхнув в последний раз, погас, превратившись в черный и бездонный провал. Все, кто до этого стоял, не посмели без разрешения садиться на свои места, а потому тихонько переминались на затекших от напряжения ногах, непривычных к подобным экспериментам на выносливость. Однако, Борис Иванович не собирался останавливаться на достигнутом, поэтому продолжил, так удачно начатый им спектакль.
– Всех присутствующих прошу садиться, – скомандовал он негромким голосом, обводя толпу госслужащих и усаживаясь сам. Затем вперив сверлящий взгляд в лицо гендиректора «Роснано», неожиданно слащавым до приторности и фальшивым до невозможности тоном поинтересовался у последнего. – А вы, Анатолий Борисович, почему не соизволили встать при исполнении государственного гимна и поднятия флага? Ножки слабоваты, или седалище тяжеловато стало?
По залу прокатился сдержанный смешок. Все-таки даже в этом дружном серпентарии единомышленников, Чайбус не пользовался поддержкой и популярностью. Ярлык «врага народа» намертво приклеился к этой мутной личности, поэтому поддерживать с ним какие-либо контакты, а уж тем более испытывать к нему дружеские чувства, считалось для всех проявлением дурного тона.
– Ничего подобного, – барственным тоном ответил тот, откинувшись всем корпусом на спинку мягкого стула, словно делая великое одолжение. – Просто не счел для себя нужным вскакивать при виде флага несуществующего государства. И к музыкальному сопровождению, именуемому гимном, у меня, как вы, наверное, в курсе, особое отношение.
– Ага, – невольно ухватился за мочку своего левого уха Борис Иванович, – стало быть, вы, господин Чайбус, не признаете высших символов государственной власти? Я правильно понимаю вашу позицию?
Чайбус был, несмотря ни на что, «тертым калачом», поэтому не поддался сразу на провокационный вопрос нового премьера.
– Не совсем, – все с той же вальяжностью ответил глава госкорпорации. – Я признаю лишь те символы власти, которые прописаны в Основном законе, то есть Конституции Российской Федерации.
– А Конституцию, значит, признаете? – продолжал медоточиво допытываться Юрьев.
Чайбус молча кивнул, хоть и с большой неохотой.
– Следовательно, как законопослушный гражданин, признаете целостность и неделимость государства? Я имею в виду, что признаете вхождение в его состав Крыма и Севастополя? Не так ли?
– Я позволю себе не отвечать на этот вопрос, пользуясь правом гражданина не свидетельствовать против себя, – ответил Чайбус, высокомерно полагая, что ловко вывернулся из умело расставленных логических сетей. Вообще, он сам себя в эти мгновенья считал чуть ли не последним защитником форта, этаким островком демократии и либерализма. Видя, что все камеры направлены на него, он даже несколько полюбовался собой и своим мужеством. Да и что ему могли сделать эти русские, если за его плечами стоят Вашингтон и Брюссель? Сам-то себя он считал настоящим европейцем, несущим свет цивилизации в яранги неотесанных дикарей.
Публика с нескрываемым удовольствием наблюдала за развернувшейся на их глазах битвой умов. Чайбусу почти никто не сочувствовал, но и скрытая логика Юрьева была им не совсем еще понятна до конца. Но при этом все чувствовали, что громкая развязка с окончательным падением в пропасть пугала 90-х близка к апогею.
– Ну да, ну да, – пробормотал Юрьев, как бы соглашаясь с оппонентом, а затем, хитренько, по-ленински прищурившись, продолжил каверзный допрос. – Конституция – не Библия, это просто взятые из различных отраслей права кодифицированные понятия, отражающие основную суть государства, и изданные отдельной брошюрой, но как и любое юридически значимое понятие ее постулаты не находятся в статическом состоянии. У вас, господин Чайбус какое-то избирательное чувство к конституционным нормам – здесь признаю, здесь не признаю, а тут просто рыбу заворачивали. Я, конечно, не являюсь знатоком современной юриспруденции, но знаю точно, что ни в одном законодательном акте, изданном Российской Федерацией после 1991 года вы не найдете норм отменяющих уже наступившие последствия от их применения, включая признание аттестатов и дипломов о высшем образовании. Напротив, где только возможно, Российская Федерация декларировала свою правопреемственность от СССР. И что самое удивительное, вы не поверите, но это действительно так. Обретая новые символы высшей государственной власти, Российская Федерация, ни в одном из законодательных актов не отменила в императивном порядке старые, подразумевая это как само собой разумеющееся. Но, все же, все же… Вы ведь, как мне известно, среднее и высшее образование получили в Советском Союзе?
Чайбус был далеко не дурак, поэтому смолчал, видя, куда клонит дело Председатель Кабмина. Юрьев не стал «дожимать» его в этом вопросе, неожиданно для всех свернув совсем в другую сторону:
– Анатолий Борисович, вы человек честный или принципиальный?
Чайбус не ожидал подобного вопроса, поэтому слегка растерялся и промедлил с ответом:
– А разве есть разница между этими двумя понятиями? – осторожно ответил он вопросом на вопрос, опять чувствуя скрытый подвох в словах Юрьева.
– Разумеется, есть. Честность – это всегда объективный фактор строгой векториальности. И складывается он из непротиворечия между морально-этическими устоями, принятыми в обществе, душевной зрелостью индивида и его умением объективно оценивать обстановку, исключающую, какой бы то ни было корыстный мотив. А принципиальность всегда носит оттенок субъективизма, а потому может менять свое направление в произвольном порядке. Сегодня твои принципы одни, и ты воюешь за «белых», а завтра они кардинально изменились под действием посторонних сил, и ты начинаешь свято верить в правое дело «красных». В обоих случаях ты поступаешь принципиально, просто ты якобы не виноват, что их векториальность изменилась.
– К чему эта околофилософская проповедь? – брезгливо скривил губы, пришедший в себя Чайбус.
– А к тому, что если вы, Анатолий Борисович, принципиальный человек, то должны, как минимум, признать, что у вас нет ни среднего, ни тем более высшего образования с кандидатской, если не ошибаюсь, степенью, ведь они получены в несуществующем государстве, нормы которого вы признавать не хотите.
– Я прослушал курс экономики в Будапештском университете, – не подумав как следует, напыщенно брякнуло рыжее создание.
– А я недавно с внуками прослушал цикл радиопередач «Занимательная математика для детей дошкольного возраста», – ехидно улыбнулся премьер-министр.
В зале раздались откровенные смешки в адрес незадачливого реформатора. А Юрьев, забивая очередной гвоздь в гроб противника, от которого он желал избавиться любым подходящим способом, продолжил:
– А как человек, не до конца лишившийся чести, за свои проделки, вы должны были уже давно пустить себе пулю в висок, но по своей неизбывной трусости, вы этого не сделали до сих пор.
Рыжеволосые люди в момент наивысшего негодования или стыда всегда очень ярко краснеют. Вот голова Чайбуса сейчас представляла собой большую свеклу. Юрьев уже
